|
|
|
сделать стартовой | добавить в избранное |
 |
|
Искусство, Культура, Литература
Русская интеллигенция как отводок европейской культуры |
Брелок LED "Лампочка" классическая. 
Фонарь садовый «Тюльпан». 
Горшок торфяной для цветов. Русская интеллигенция как отводок европейской культуры М. Л. Гаспаров Эта заметка — отклик на статью Б. А. Успенского «Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры». Это никоим образом не возражение: русская интеллигенция второй половины XIX и XX вв. действительно была специфическим, уникальным культурным феноменом. Но всякая уникальная сложность складывается из более простых элементов, совсем не уникальных. Б. А. Успенский называет (точнее, намечает) их сам: это духовная культура и это оппозиция власти. Сам он сосредоточивается преимущественно на втором из этих элементов; мы постараемся для равновесия сосредоточиться на первом.К статье Б. А. Успенского хочется поставить эпиграф из первых строк «Повести об одной благополучной деревне» Б. Вахтина (цитирую по памяти): «Когда государыня Елизавета Петровна отменила на Руси смертную казнь и тем положила начало русской интеллигенции.» То есть, когда оппозиция государственной власти перестала физически уничтожаться и стала, худо ли, хорошо ли, скапливаться и искать себе в обществе бассейн поудобнее для такого скопления. Таким бассейном и оказался тот просвещенный и полупросвещенный слой общества, из которого потом сложилось то, что Б. А. Успенский называет интеллигенцией как специфически русским явлением. Оно могло бы и не стать таким специфическим, если бы в русской социальной мелиорации была надежная система дренажа, оберегающая бассейн от переполнения, а его окрестности — от революционного потопа. Но об этом ни Елизавета Петровна, ни ее преемники по разным причинам не позаботились. Б. А. Успенский пишет: «С Запада кажется, что русская интеллигенция и европейские интеллектуалы — одно и то же; из России кажется, что русская интеллигенция есть нечто сугубо специфичное и даже полярно противоположное». Продолжая нашу натянутую метафору, можно сказать, что европейские интеллектуалы — это налаженное водохранилище, которым можно пользоваться применительно к нуждам государственного хозяйства. Вода здесь и там одинаковая, но работает по-разному. Б. А. Успенский уклоняется от прямого определения интеллигенции, но из текста его выявляются два ее признака, нетождественные, несвязанные, но скрестившиеся: во-первых, это носительница и хранительница духовных ценностей, во-вторых — оппозиция, противостоящая как власти, так и народу. По первому признаку она, действительно, тождественна западным интеллектуалам, по второму, действительно, противоположна им. Б. А. Успенский уделяет преимущественное внимание второму признаку — разнице; мы попробуем присмотреться к первому. (Впрочем, так как интеллектуалы в его статье тоже не определены, то неясно, оппозиционны они или сервильны. Скорее всего, как можно догадаться, их отношение к власти и народу — высоколобое наплевательство.) Специфику, обрисованную Б. А. Успенским, можно сформулировать коротко: русская интеллигенция — это западный интеллектуализм (носитель духовных ценностей), перенесенный на русскую почву (где он дополнительно принимает на себя роль оппозиции, в отсталой России не предусмотренную). Почему Россия оказалась отсталой, обсуждать здесь вряд ли возможно (татарское иго, импортная — третьеримская — гордыня Ивана Грозного и самобытная — Николая I, чередование эволюционных полос, грозящих перейти в застой, и революционных, грозящих перейти в надрыв.)
. Но в эпоху, когда Европа уже выработала конституционную монархию с узаконенной оппозицией как противовесом власти, — в эту эпоху Россия вступила отстало-абсолютистской, с оппозицией как беззаконной подрывной силой. Конституироваться оппозиция стала только в предреволюционной Думе (кадеты — «партия интеллигенции»), да и то Солженицын до сих пор считает, что зря. Было два определения интеллигенции — европейское, «слой общества, воспитанный в расчете на участие в управлении обществом, но за отсутствием вакансий оставшийся со своим образованием не у дел» (слово i ellige sia в этом смысле заимствовано как раз из русского языка, но на этом парадоксе некогда останавливаться) — и советское, «прослойка общества, обслуживающая господствующий класс». Первое перекликается с русским ощущением, что интеллигенция прежде всего оппозиционна: когда тебе не дают места, на которое ты рассчитывал, ты, естественно, начинаешь дуться. Второе, наоборот, перекликается с европейским ощущением, что интеллигенция (интеллектуалы) — это прежде всего носительница духовных ценностей: так как власть для управления нуждается не только в полицейском, но и в духовном насилии над массами (проповедь, школа, печать), то она с готовностью пользуется пригодными для этого духовными ценностями из арсенала интеллигенции. «Ценность» — не абсолютная величина, это всегда ценность «для кого-то», в том числе и для власти. Разумеется, не всякая ценность, а с выбором. В зависимости от того, насколько духовный арсенал интеллигенции отвечает этому выбору, интеллигенция (даже русская) оказывается неоднородна, многослойна, нуждается в уточнении словоупотребления. Можем ли мы назвать интеллигентом Льва Толстого? Чехова? Бердяева? гимназического учителя? инженера? сочинителя бульварных романов? С точки зрения «интеллигенция — носительница духовных ценностей» — безусловно: даже автор «Битвы русских с кабардинцами» делает свое культурное дело, приохочивая полуграмотных к чтению. А с точки зрения «интеллигенция — носитель оппозиционности»? Бульварные писатели с их официозной идеологией отпадают сразу; инженеры, профессионально равнодушные к политике, видимо, тоже; гимназических учителей и университетских профессоров, видимо, придется сортировать, вполне по-советски, на «консервативных», обслуживающих власть, и «прогрессивных», подрывающих ее в меру сил (а сколько окажется сомнительных случаев! например, Ключевский, читающий лекции и демократическим студентам, и царскому семейству!); под вопросом даже Чехов, из которого современная критика не могла вычитать никаких оппозиционных идей, а нынешняя вычитывает их только софистическими подгонками под ответ: «раз признан классиком — значит, где-то в нем прячутся оппозиционные идеи». Единственный, у кого налицо и «духовные ценности» и «оппозиционность», — это Лев Толстой; но ни у кого не повернется язык назвать его «представителем русской интеллигенции». А почему? Потому что он дворянин, помещик, обеспечен нетрудовыми доходами и говорит с властью как равный. Так мы невольно включаем в определение интеллигенции еще один критерий — экономическую независимость от власти: тот, кто служит, — уже не интеллигент.
А по этому критерию вся система разом перестраивается: отпадают учителя и профессора, отпадает большая часть писателей (Гончаров служит цензором, Борхес библиотекарем, Сеферис консулом), и на право зваться интеллигенцией притязает лишь художественная богема. Когда меня называют интеллигентом, я отвечаю: «Нет, я — работник умственного труда, я получаю от государства зарплату и не имею политических амбиций». «Свет и свобода прежде всего» — формулировал Некрасов народное благо; «свет и свобода» были программой первых народников. Видимо, эту формулу приходится расчленить: свет обществу могут нести одни, свободу другие. а скрещение и сращение этих задач — действительно, специфика русской социально-культурной ситуации, начиная со второй половины XIX в. Откуда эта специфика? От постоянной нашей особенности — от ускоренного развития русского общества в последние 300 лет. Во Франции поколение отцов делало Просвещение (в самом чистом виде — как Энциклопедию), а поколение сыновей делало Революцию; в России этим приходилось заниматься одновременно, а то и в обратном порядке: сперва революция (или реформы) сверху, потом подстраивающееся под них просвещение — конечно, с отставанием. «Ум опережает, сердце отстает», выражался Тойнби, имея в виду, конечно, не русские. а общечеловеческие особенности современного прогресса. «Современного прогресса» — мы не даром упомянули как рубеж вторую половину XIX в. (в России; а на Западе — полувеком или веком раньше). Только с этого времени общество стало настолько богато, что могли появиться, пусть немногочисленные, люди свободных профессий — неслужащие, зарабатывающие пером и кистью, имеющие прямую и обратную связь с обществом, минуя государство: чем больше расходится тираж книги, тем легче автору писать следующую. Гонорарная система в России устанавливается при Пушкине, для Пушкина она была еще приработком (хоть и важным), для Белинского — уже единственным источником существования. Однако оппозиционность здесь была ни при чем: Дюма зарабатывал больше, чем Курье, и Булгарин — больше, чем Герцен. Разделив «свет» и «свободу», можно попробовать проследить традицию этих форм общественного служения раньше, до их скрещения в русской интеллигенции последних 150 лет. «Свет» — он всегда привносится со стороны. Б. А. Успенский подчеркивает как специфику России ее пограничность между Европой и Азией (начиная с «пути из варяг в греки»): сперва, при Владимире, высшая культура привносится из Византии, потом, при Петре, — из Европы, потом, при Ленине, — тоже из Европы. Все три раза она насаждается сверху, болезненно, с кровью. («Путята крестил мечом, а Добрыня огнем» — нам трудно себе представить, сколько поколений после Владимира Святая Русь жила в ошалелом двоеверии.) «Внедрять просвещение с умеренностью, по возможности избегая кровопролития» — эта мрачная щедринская шутка действительно специфична именно для России. Но — пусть менее кроваво — культура привносилась со стороны и привносилась Именно сверху не только в России, но и везде. Сам Б. А. Успенский пишет, что если Россия на своем пограничье чувствовала себя культурной колонией Германии, то Германия чувствовала себя такой же культурной колонией Франции; добавим к этому, что двумя веками раньше Франция чувствовала себя такой же культурной колонией ренессансной Италии, а ренессансная Италия — античного Рима, а античный Рим — завоеванной им Греции.
Сердце в русской (да и европейской культуре) мыслится как средоточие чувств человека и его суть, сердцевина. Холодное сердце, ледяное сердце это говорят о бесчувственном человеке. В основе великой сказки Андерсена «Снежная королева» противопоставление снега, холода, льда и тепла. Сердце Кая, оледенев, делается бесчеловечным, бесчувственным и равнодушным, но оттаивая от слез Герды, обретает человеческую возможность сочувствовать, сострадать. У Сорокина наоборот: сердце пробуждается от сна и обретает способность говорить под ударами ледяного молота. Но не ради трансформации устойчивых культурных и лексических штампов написан роман. Главное все-таки возможность взглянуть на мир чрез призму некоего космического разума, остранить обыденное. Мир, увиденный глазами братьев Света,P это павший мир. Насилие, жестокость, злоба, предательство, мелочность, трусость. Механический, тупой, бездушный, отталкивающий секс, безрадостное, тоскливое, бессмысленное существование. Всегдашниий сорокинский имморализм неожиданно оборачивается отчетливо морализаторской нотой, ну прямо в духе толстовской «Крейцеровой сонаты»: сексуальные отношения мужчины и женщины отвратительны, лживы, механистичны
1. Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры
2. Русское юродство как феномен культуры, его национальное значение
3. Политико-психологический портрет представителя русской интеллигенции: Рихард Зорге
4. Существует ли в Западной Европе общий социальный тип, соответствующий русской интеллигенции?
9. Древняя Греция – колыбель европейской культуры
10. Русская интеллигенция при Александре II
11. Античные традиции в мировой и европейской культурах
12. Европейская культура Нового времени
13. Основние пути развития европейской культури ХІХ в.
14. Романский и готический стили - архитектурные доминанты европейской культуры
15. Поведение русского человека в массовой культуре. Жанр анекдота и мужского романа
16. Усиление борьбы в России сторонников западных ценностей жизни против русской национальной культуры
Машинка закаточная винтовая "Мещёра-2". 
Аэрозоль Gardex "Extreme" от клещей, 150 мл. 
Фигурка "Zabivaka Знаменосец", 9 см. 17. Монастыри - как центры русской культуры
18. Проблемма адаптации "чужого" в русской культуре XVIII века
19. Культура русской дворянской усадьбы
21. Русская культура в начале XX века: Символизм. Религиозные течения в философии
26. Русская культура XIXв. и ее вклад в мировую культуру
27. Утверждение православия в русской культуре. Византия - Россия. Преемственность и новаторство.
28. Русские православные монастыри и их роль в развитии национальной культуры
29. Хранительство как основание консервативной политической культуры интеллигенции
31. Русская культура в ХVII в.
32. Золотой век русской культуры
Набор для творчества "Свечи". 
Набор кастрюль Nadoba "Maruska" (малый). 34. Влияние христинство на развитие русской культуры и искусства
35. Проблемы специфики социодинамики русской культуры
36. А.С. Шишков и проблемы культуры русской речи
37. Реалистические тенденции русской культуры
41. Православие и русская православная церковь в истории отечественной культуры
42. Русская культура и революция
43. Интеллигенция и культура России
44. Русская Православная Церковь и возрождение культуры
45. Архитектоника русской культуры
46. Феномен любви в русской культуре
47. «Черная легенда» об Испании в русской культуре
48. Русский вертепный театр в традиционной культуре
Глобус политический диаметром 210 мм. 
Набор для раскрашивания рюкзака "Disney. Тачки". 
Папка для тетрадей "Калейдоскоп", А3. 49. Русская культура, наука и образование в первой половине 19 века
50. Проблема личности в художественной культуре Западной Европы и русского средневековья XVII века
51. Древнегреческая «игривая» культура и европейская порнография новейшего времени
53. Творчество Андрея Рублева его значение для развития русской национальной культуры
58. Русская культура: с Вагнером или без него?
59. Русская музыкальная культура XVII века
60. Музыкальная культура в период образования русского централизованного государства
61. Финны и Русские - диалог культур
62. Элементы "порно" в народной культуре русских карелии
63. Конспект статьи А.Ф. Лосева Русская философия по его книге Философия. Мифология. Культура.
Форма разъемная "Webber" BE-4286N, черная. 
Багетная рама "Isabelle" (золотой), 30х40 см. 
Набор для черчения "College", 9 предметов. 66. Культура речи: специфика русского речевого этикета. Этикетные нормы
67. Странник и скиталец в европейской и русской литературах
68. Тема «странничества» в христианской культуре и в творчестве русских писателей
69. Русский язык и культура речи
73. Русский язык и культура речи
74. Русский язык и культура речи
75. Культура русской разговорной речи
76. Русская культура в X–XVII веках
77. Русская культура в первой половине XIX века
78. Русское общество и культура в ХVI-ХVII вв.: "Москва - третий Рим"
79. Античная культура как основа европейской цивилизации
80. Золотой век русской культуры
Вкладыши "Лето". 
Конструктор металлический для уроков труда №2. 
Машина-каталка Ламбо "Розовая Принцесса". 81. Культура русского дворянства XVIII-XIX веков
82. Магия в русской национальной культуре
83. Менталитет русской культуры
84. Модерн в русской культуре Серебряного века
85. Особенности духовной культуры европейского Средневековья
89. Роль памятников русской культуры в истории Российского государства
91. Русская культура в 18 веке
92. Русская культура первой половины 18 века
93. Русская культура ХIX-начала ХХ века
94. Серебряный век русской культуры
95. Тенденции развития русской культуры
96. ХІХ век - время расцвета русской художественной культуры
Подставка для ножей AK-208ST "Alpenkok", 10x10x22 см. 
Беговел "Funny Wheels Basic" (цвет: розовый). 
Таз алюминиевый для варенья, 36 см / 10,6 л. 97. Язычество Древней Руси и его роль в русской культуре
98. Культура европейского Возрождения
99. "Серебрянный век" русской культуры
Игровой набор "Весы". 
