![]() |
|
сделать стартовой | добавить в избранное |
![]() |
Искусство, Культура, Литература
Культурология
Культура "Серебряного века" |
Т. Давыдова (Московский государственный университет печати)ЗАМЯТИН &quo ;ДИОНИСИЙСТВУЮЩИЙ&quo ; (РОМАН &quo ;МЫ&quo ; И КУЛЬТУРА &quo ;СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА&quo ;) В романе-антиутопии &quo ;Мы&quo ; /1921-22/ опосредованно отразилась широко распространенная в литературе &quo ;серебряного века&quo ; ницшевская концепция аполлонизма-дионисизма как двух универсальных начал бытия и культуры. Аполлоновское начало - созерцательное, логически-членящее, односторонне-интеллектуальное; дионисийское - &quo ;жизненное&quo ;, оргиастически-буйное и трагическое. Произведение Замятина связано также с символистским неомифологизаторством. Поэтому автора романа-антиутопии &quo ;Мы&quo ; условно можно назвать Замятиным дионисийствующим, как сделал в 1923 г. сибирский критик Я. Браун, высоко оценивший это произведение (см.: 1). Вслед за Брауном о мотивах дионисийства и прадионисийства в &quo ;Мы&quo ; упомянули Б.А. Ланин, Н.М. Малыгина. Этим мотивам уделил некоторое внимание в своем капитальном труде и Р. Гольдт (2). Между тем одна из современных задач замятинистики - подробная разработка данной проблемы, что поможет представить &quo ;Мы&quo ; как универсалистский роман-миф и раскрыть генетические связи творчества Замятина и шире - неореализма - с символизмом, не прервавшиеся и тогда, когда это модернистское течение перешло в &quo ;латентную&quo ; фазу существования (Клинг О.А. См.: 3). В статье &quo ;О синтетизме&quo ; /1922/ Замятин, обосновывая теорию неореализма, или синтетизма, связывал лежащий в основе неореалистического стилевого течения художественный принцип синтеза с философией Ницше. В статье &quo ;О литературе, революции и энтропии&quo ; /1923/ писатель назвал Ницше, наряду с Достоевским и Шопенгауэром, гениальным философом (см.: 4). (Эти цитаты приведены и Э. Бэррэтом и Р. Гольдтом. См.: 5). Ницшевская концепция аполлонизма-дионисизма была известна Замятину по работе &quo ;Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм&quo ; /1871/, переведенной на русский язык в 1900-е гг., а также по романам Ф. Сологуба &quo ;Мелкий бес&quo ; и А. Белого &quo ;Петербург&quo ;, содержащим рецепцию идей Ницше и повлиявшим на замятинское творчество. (Не случайно в статьях об этих двух писателях Замятин видел в них, подобно другим символистам, предшественников неореализма.) В романе &quo ;Мы&quo ;, как и у Ницше и у автора &quo ;Петербурга&quo ;, дионисийство и аполлонизм являются двумя общебытийными началами, хотя Замятин и не употребляет данные термины. Их символизируют герои замятинского романа-мифа. При этом Замятин, следуя неореалистическому художественному принципу синтеза, соединяет данные начала с естественнонаучными понятиями энергии и энтропии. На основе открытий немецких ученых-естественников Ю.Р. Майера и В. Оствальда Замятин в биографии &quo ;отца&quo ; термодинамики Майера и в статье &quo ;О литературе, революции и энтропии&quo ; писал о двух космических универсальных законах - сохранения энергии (&quo ;багровый закон&quo ; революции) и ее &quo ;вырождения&quo ; (&quo ;синий, как лед&quo ;, закон энтропии) (см. также: Р. Гольдт, 6). Энергийное начало, помноженное на ницшевскую идею дионисийства, которую Замятин трактует по-своему (см.
ниже), заменило атеисту Замятину &quo ;умершего Бога&quo ;. Это энергийно-дионисийское общебытийное начало представляло для писателя высшую ценность бытия. А своего рода &quo ;демоном&quo ; стала энтропия (однообразие, одинаковость), с которой писатель соединил ницшевское аполлоническое начало, подменив при этом тот принцип индивидуации (личностного начала), который оно несет у Ницше, принципом коллективистским. Энтропийно-аполлоническое начало Замятин страстно обличал, где бы его ни находил, утверждая, что &quo ;догматизация в науке, религии, социальной жизни, в искусстве - это энтропия мысли &l ;.&g ;&quo ; (с. 387, 388). Оставаясь сторонником идеи бесконечной революции, после Октября Замятин стал вместе с тем политическим &quo ;еретиком&quo ;, слева критиковавшим правительство большевиков за то, что оно утратило, по его мнению, былую революционность, энергийность. Одаренный способностью пророчества, Замятин уже в первые послереволюционные годы заметил в жизни советского общества энтропийные тенденции, которые должны были усилиться в будущем. Прежде всего это - нивелирование индивидуальности и возведение коммунистического мировоззрения в ранг новой религии. Подобные явления сатирически воссозданы и гиперболизированы в антиутопии &quo ;Мы&quo ;. Повествователь и главный герой этой антиутопии Д-503 находится в начале романа &quo ;под знаком Аполлона&quo ;, требующего, в трактовке Ницше, самопознания и меры. Строитель &quo ;Интеграла&quo ; анализирует в своем дневнике собственные чувства и мысли и, являясь в начале романа законопослушным гражданином Единого Государства, восторженно рассказывает о его порядках и системе ценностей, о его руководителе, Благодетеле. Восхищение повествователя, в частности, вызывает доведенный в государстве до абсурда принцип равенства. Но читатель понимает - такой распорядок несет в себе уравниловку, то есть энтропию. Самое страшное в замятинском антимире в том, что энтропия пронизывает святая святых индивидуума - личную жизнь, мышление и, в частности, мировоззрение. Последнее видно во время ежегодных выборов главы Государства, когда все голосуют постоянно за одного и того же кандидата - Благодетеля. Не случайно действие замятинском антиутопии происходит в основном в городе, в котором преобладают искусственность, геометрически-рациональный принцип единой планировки, напоминающие образ русской столицы из романа А. Белого &quo ;Петербург&quo ;. Даже внешний облик антигероя Благодетеля и большинства &quo ;нумеров&quo ; соответствует &quo ;квадратной гармонии&quo ; города, в котором царит однообразие, или энтропия. Технократическому городу-государству, подтверждающему слова Ницше о градостроителе Аполлоне, противостоит в романе низший мир за Стеной - природный, населенный &quo ;естественными&quo ; людьми и являющийся носителем энергии. Он напоминает мир древнегреческих дионисийских мистерий, а огромная толпа, окружающая попавшего сюда Д-503, похожа на участников дионисийской оргии. В 27-й записи из романа &quo ;Мы&quo ; яркая картина праздничного дионисийского культа талантливо нарисована с помощью лейтмотивных метафорически-символических образов огня и опьяняющей влаги.
Здесь и сравнение деревьев со свечками, и метафора &quo ;сердце - ослепительный, малиново-тлеющий уголь&quo ; (с.102, 105), относящаяся к крылатому юноше, в честь которого революционная организация носит имя &quo ;Мефи&quo ;. Д-503 пьянеет от того, что его как сторонника революционерки I-330 ликующе поднимают наверх, к ней, он пьет &quo ;сладкие, колючие, холодные искры&quo ; и благодаря всему этому испытывает экстаз, или кратковременное священное безумие. I-330 призывает разрушить &quo ;Стену - все стены - чтобы зеленый ветер из конца в конец - по всей земле&quo ;, то есть чтобы соединить верхний и нижний миры (с.104). В этом эпизоде героиня-революционерка ассоциируется с Дионисом, выступающим, по Ницше, порой под маской борющегося бога (см.: 7). Под влиянием I-330 замятинский герой поддерживает анархический, &quo ;безумный&quo ; план своей любимой по захвату &quo ;Интеграла&quo ;, с помощью которого &quo ;Мефи&quo ; хотели добиться свободы для всех &quo ;нумеров&quo ;. Теперь Д-503 сознательно отказывается от &quo ;аполлонической&quo ;, энтропийной стихии, преобладающей в Едином Государстве, во имя обретения индивидуальности, а значит, свободы и любви. Раньше, в моменты физического соединения с любимой, Д-503 чувствовал, как тают ограничивающие его в пространстве грани, как он исчезает, растворяется и в I-330, и во всей Вселенной, образуя единое целое с дикими дебрями за Зеленой Стеной (записи 13 и 23). Это ощущение близко описанному Ницше дионисийскому состоянию &quo ;с его уничтожением обычных пределов и границ существования &l ;.&g ;&quo ;, содержащему в себе &quo ;некоторый летаргический элемент, в который погружается все лично пережитое в прошлом&quo ; (Ницше, с.82). А в эпизоде за Зеленой Стеной впервые в жизни Д-503 чувствует себя отдельным существом: &quo ;&l ;.&g ; я перестал быть слагаемым, как всегда, и стал единицей&quo ; (с.104). Иными словами, он стал I, так как графическое осмысление ее имени - &quo ;единица&quo ;, символизирующая личность как самосознающее &quo ;я&quo ;. (Существенно и то, что имя героини по-английски означает &quo ;я&quo ;, противопоставленное заглавию романа. Замятин, работавший в Англии, знал английский язык.) В этом, кстати, важное отличие между замятинской и ницшевской трактовками дионисийской стихии: для немецкого философа дионисийское состоит в оргиастическом самоуничтожении, то есть разрушении принципа индивидуации. В таком понимании энергии, или дионисийства Замятин ближе теоретику младосимволизма Вяч.И. Иванову, писавшему в статье &quo ;Кризис индивидуализма&quo ; /1905/, что &quo ;истинная анархия есть безумие, разрешающее основную дилемму жизни, &quo ;сытость или свобода&quo ; - решительным избранием &quo ;свободы&quo ;. &l ;.&g ; Она соберет безумцев &l ;.&g ;. Они зачнут новый дифирамб, и из нового хора (как было в дифирамбе древнем) выступит трагический герой&quo ; (8). Да и единение с природой, друг другом, членами &quo ;Мефи&quo ;, &quo ;лесными&quo ; людьми у дионисийствующих персонажей Замятина напоминает и описанное Ницше состояние участников дионисийской оргии (9), и ивановскую соборность.
Культура Серебряного века поражает обилием талантов и многообразием художественных поисков. Почти полувековое царствование реализма сменилось эпохой безудержного творческого эксперимента. Стремительно появляются новые эстетические направления, течения, школы, художественные идеи и эксперименты, интенсивно осмысливаются самими творцами, оформляются в виде теоретических трудов и эстетических манифестов. Искусство было переполнено всевозможными наукообразными самоназваниями: «символизм», «адамизм», «акмеизм», «кларизм», «имажинизм», «футуризм», «кубизм», «экспрессионизм», «лучизм», «супрематизм» и еще множество других. Все эти направления не были какими-то строго определенными, замкнутыми системами. Очень часто творчество одного художника включало в себя произведения, созданные в разных стилях. Целый ряд поэтов, писателей, живописцев, в начале своего пути выступивших под знаменем того или иного направления, позже, в силу своей индивидуальности и таланта, создали новые неповторимые художественные системы. Не вся литература этой эпохи была связаны с модернизмом и рождением новых художественных форм
3. Основные черты и значение "Серебряного века" для культуры России
4. Серебряный век русской культуры
5. Поэзия о поэзии: Золотой и Серебряный века русской культуры
9. "Серебряный век" российской культуры
11. Культура и духовная жизнь Руси в XIV-XVI веках
12. Культура средних веков. Эпоха возрождения
13. Проблемма адаптации "чужого" в русской культуре XVIII века
15. Культура Руси XIV - XVII веков
16. Основной 60 летний ритм развития культуры ХХ века 1923-1983 гг.
17. Русская культура в начале XX века
18. Русская культура и общественная мысль в России /18 век/
19. Культура 19 века
20. Серебряный век в русской литературе и искусстве
21. Поэзия серебряного века. Максимилиан Волошин
25. Серебряный век русской поэзии: А. Ахматова
26. Любимые писатели Серебряного века
27. Поэты "серебряного века". Личность и творчество А. А. Ахматовой
28. Культура Руси (Времен XII века)
29. Античный мир. Крито-микенская культура /XY век до н.э./
30. Русская философия серебряного века
31. Золотой век русской культуры
32. Культура России IX-XVI века
33. Между религией и революцией: духовные искания русской интеллигенции Серебряного века
34. Культура ХХ века: противоречия и проблемы
35. Культура в (XV-XVIII) веках
36. Культура России в ХIХ веке
37. Расцвет и трагедия философии Серебряного века
41. XVII век в его отношении к прошлому и будущему европейской культуры
42. XVII век как альфа и омега истории западноевропейской культуры
43. Проблема личности в художественной культуре Западной Европы и русского средневековья XVII века
44. Культура Белоруссии и России 19-20 века
45. Кино как новый элимент культуры XX века
46. Культура 19 века
47. Культура XX века: противоречия и проблемы
48. Культура России во второй половине 18 века
49. Культура ХХ века
51. Музыкальная культура России XVIII века
53. Памятник усадебной культуры XIX века, усадьба
57. Серебряный век в русской литературе
58. Влияние женщин на становление дворянской культуры XIX века
59. Символизм в поэзии Серебряного века
60. Игорь Северянин, Оскар Уайльд и феномен эстетизма в мировой культуре конца XIX - начала XX века
61. Серебряный век русской литературы
62. Русская поэзия серебряного века. Вячеслав Иванов
63. Культура и общественная мысль в Москве второй половины XIX века
64. Гармоника в казахской музыкальной культуре ХIХ века
65. Музыкальная пушкиниана в отечественной культуре XIX-XX веков
66. Кондакарь типографского устава и музыкальная культура древней Руси XI – XII веков
68. Мифы русской идеи (миф как проблема в творчестве русских религиозных философов "серебряного века")
69. Московская культура в XVII веке
73. Культура Китая в X-XIII веках
74. Образование, культура и быт населения Урала в первой половине XIX века
75. Освобождение юга и достижения украинской культуры в XVIII веке
76. Преобразования в области культуры в первой четверти XVIII века
77. Русская культура в конце XV-XVI веков
78. Русская культура конца XIX - начала XX века
79. Вклады культуры и искусства XX века в мировую цивилизацию
80. Жизнь и творчество С. Эрьзи в контексте диалога культур 20 века
81. Золотой век греческой культуры
82. Исламо-арабская культура. Искусство Европы XIX века: эволюция видов, жанров и стилей
85. Культура России во второй половине ХIХ века
90. Основные направления в культуре и искусстве XIX века
91. Особенности становления культуры средних веков
92. Постмодернизм в культуре XX века
93. Роль и значение вагантов в культуре Средних веков
94. Русская культура XVIII века
95. Русская культура в X – начале XIII веков
96. Русская культура ХIX-начала ХХ века
97. Серебряный век и творчество А.Н. Скрябина
98. Традиционные общества и их вклад в культуру 20-го века