![]() |
|
сделать стартовой | добавить в избранное |
![]() |
Законодательство и право
История отечественного государства и права
Этноним «немец» в России XVII XX вв. (к проблеме формирования русской национальной идентичности) |
Этноним «немец» в России XVII XX вв. (к проблеме формирования русской национальной идентичности) И.Н. Белобородова Вопросы изучения русского национального самосознания настолько популярны в современной гуманитарной науке, что претендуют на ведущее место в перечне ее базовых проблем. Попытки отыскания «канона идентичности», к которым, так или иначе, обращается большинство исследователей общества и власти России, наталкиваются как на несовершенство методики изучения этого явления, так и те стереотипы российского самосознания, пленником которых являемся мы все. Одним из самых устойчивых можно считать известный стереотип, заданный Ф. Тютчевым еще в начале XIX в.: «Умом Россию не понять, Аршином .общим не измерить: У ней особенная стать. В Россию можно только верить». Оставляя в стороне понимание России умом, хотелось бы сосредоточиться на том «общем аршине», который, по мнению поэта-геополитика (и его последователей), не позволяет адекватно отражать процессы внутреннего развития страны. Вряд ли будет неправильным сказать, что и во времена Ф. Тютчева, и задолго до него, и в новейшее время таким «аршином» являлась Европа, относительно которой Россия пыталась идентифицироваться в своих геополитических и цивилизационных устремлениях. В разные периоды отечественной истории этот процесс имел различную степень интенсивности и наполненности, однако европейский вектор поисков русской национальной идентичности всегда был доминирующим. Среди тем, которые так или иначе связаны с этими поисками, ведущее место в российской политике и культуре принадлежало Германии ближайшему соседу неславянского происхождения, — что естественным образом делало эту страну и ее представителей наиболее удобным «аршином» для формирования внешних рамок русской национальной идентичности. Особенную значимость «немецкий аршин» получает в период становления и развития Российской и (позже) Советской Империи, для которой он послужил важным геоцивилизационным ориентиром. В связи с этим представляется важным рассмотреть функционирование этнонима «немец» и связанных с ним представлений в политическом и культурном пространстве России XVII XX вв. Этноним является наглядным внешним выражением этнического самосознания, поскольку, как полагает большинство современных историков и этнографов, говорить о сложении той или иной этнической общности можно только тогда, когда у этой общности появляется самоназвание. Именно самоназвание является эксплицитно выраженным свидетельством возникновения этнического самосознания сознания принадлежности к одному народу, своей идентичности, росте национального самосознания. Национальное самосознание не может существовать автономно, без соотнесенности, сравнения «себя» с «другими». В определенном смысле ощущение этнической идентичности есть фиксация различения «мы» — не «они».1 Поэтому появление самоназвания как показатель сложившегося самосознания этноса всегда предполагает и осознание иноэтничного и инокультурного — «чужого» окружения. С помощью самоназвания не только выделяется собственный «свой» народ, но и происходит противопоставление его другим народам.
Для обозначения «чужих» (неславянских) народов у славян наибольшее распространение получили два этникона: чудь, которым еще в Начальной русской летописи именовались неславянские — прежде всего, финно-угорские народы, — платившие дань Русскому государству, и немец/немцы, употреблявшийся для обозначения преимущественно жителей Европы. Анализ материала позволяет говорить, что первый термин использовался при формировании внутренней идентичности русского (восточнославянского) этноса, тогда как функционирование этникона «немец» было связано с очерчиванием ее внешних рамок. Особенно интенсивно этот процесс шел в XVII XX вв., в период становления, развития и трансформации русского имперского самосознания, которое выразилось, в частности, в формировании национальной идентичности, артикулируемой через национальную идею/интерес.2 Особое положение этнонима «немец» в России научным сообществом и обыденным сознанием воспринималось и воспринимается как четко определенная номинация, маркирующая собой восприятие русским сознанием всякого иностранца, отграничение «русского» от «не русского». Иными словами, этноним «немец» можно определить как некий устойчивый гетеростереотип обобщающего характера. В связи с этим нелишне будет напомнить этимологию и историю развития значения слова. По М. Фасмеру, древнерусское нъмьцъ «человек, говорящий неясно, непонятно»; «иностранец», нъмьчинъ «немец, любой иностранец».3 В этом значении слово встречается в древнерусских документах, по крайней мере, уже с XII в. Интересно, что этнонимом «ньмчинъ» обозначались не просто германоязычные народы немцы, шведы, датчане, но всякие иноземцы западноевропейского происхождения. Так, по свидетельству С.В. Максимова, в новгородских летописях норвежцы назывались каннскими немцами.4 В Актах археографической экспедиции в документе 1588 г. содержится следующее любопытное наполнение этнонима «немец»: «Английские, барабрнские, венецкие, галанские, датские, каянские, курляндские, пруские, свейские, французские, ткацкие, шранекие немцы».5 А в XVII в. русские люди полагали, что «Италия — страна латинека, близ Рима, а живут в ней мудрии немци».6 Все сказанное выше является не просто общеизвестными фактами, но формируется, как представляется, на уровне национального стереотипа, коллективного бессознательного, если пользоваться терминологией К. Г. Юнга. Таким образом, можно говорить, что этноним «немец» сыграл куда более значительную роль в генезисе русского национального самосознания, Несмотря на диекуссионность самого понятия «национальный интерес» и разнородность его практического формулирования, важно отметить, что подавляющее большинство отечественных ученых и политиков оценивают понятие «национальный интерес» как вполне приемлемое и с политической, и с практической точки зрения. чем просто формирование этнического гетеростереотипа и формирование ощущения этнической идентичности посредством фиксации различения «мы» — не «они». Представляется, что данный этноним послужил одним из основных критериев в становлении и генезисе политической культуры России и ее государственных и национальных интересов.
Становление этих важнейших исторических реалий происходило особенно интенсивно в конце XVII начале XVIII вв. и было связано с реформаторской деятельностью Петра I. Противоречивость его личности, оценок и суждений его деятельности отразилась, в частности, и на судьбе этнонима «немец». Именно Петр I с его «европеизацией» патриархальной России и стал той личностью, в результате деятельности которой начинает формироваться и новая политическая, и иная культура, и новые государственные интересы. Отправной точкой в исследовании этих явлений может служить цикл преданий, возникающий в конце XVII начале XVIII вв. Это легенды о «подменном царе» и «царе-антихристе», широко распространенные на территории всей Российской империи, особенно среди низших сословий крестьянства и казачества.7 Материалы, собранные К.В. Чистовым, по печатным источникам, в своей совокупности охватывают территорию от севера до Дона и Украины и от Пскова до Сибири и падают на годы от 1700 до 1722, т.е. почти до смерти Петра.8 Образ Петра в русском фольклоре весьма противоречив. С одной стороны, Петр это некий «царь-мужик», великий полководец, лишенный сословных предрассудков. «Он борется, как равный, с драгунами, делит с мужиками и солдатами их пищу и ночлег у костра, учит мужиков делать лапти, заставляет бояр трудиться вместе со всеми, благодарит разбойника Сидорку за порядок на реке Вороне и даже будто бы высказывает одобрение деятельности Степана Разина. С другой стороны, народная традиция объявляла Петра не «природным», а подменным царем, хранила рассказ о его намерении извести царевича Алексея, осуждала его расправу с царицей Евдокией и его отношения с Мартой Скавронской — будущей Екатериной I, противопоставила ему легенду об «истинном» царевиче Алексее и даже объявила его антихристом».9 Легенда о Петре — «подменном царе» привлекала внимание многих историков (С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, П.И. Мельников, Г. Есипов, Н.Б. Голикова и др.) и некоторых фольклористов (П.А. Бессонов, Е.В. Барсов, М.Я. Мельц, К.В. Чистов и др.). Однако, в предложенном аспекте, эта легенда практически не рассматривалась, за исключением труда Н.Б. Голиковой, где был затронут правовой и политический аспекты развития этой легенды.10 Коротко суть легенды сводится к тому, что Петр не настоящий царь, не «природный» сын Алексея Михайловича, а немец, сын какой-то немки из немецкой слободы (здесь и далее в цитатах выделено мною И.Б.). Так, например, в 1700 г. на допросе крепостные ванеевских вотчин И. Стрешнева утверждали: «Государь не царского колена, немецкой породы, а великого государя скрыли немцы у мамок в малых летех, а вместо него подменили нова. Немцы лукавы, лик под лик подводят».11 Позже рассказывалось о том, что царица Наталья Кирилловна перед смертью сказала Петру: «Ты не сын мой замененный».12 По другой версии не немцы подменили царевича, а сама Наталья Кирилловна. Эта редакция легенды впервые появляется в 1701 г. в делах Преображенского приказа.13 По свидетельству С.В. Максимова, изучавшего документы, связанные с сибирской ссылкой, в 1712 г. в Нарыме бывший стряпчий из дворцовых волостей Т.В
Члены этих организаций поодиночке и группами стали отправляться по месту назначения[289]. Циркуляры о наборе добровольцев рассылались по русским военным организациям в Германии, Протекторате Чехия и Моравия, Генерал-губернаторстве (Польше), Франции, Греции, Италии. Однако число добровольцев из этих стран было невелико, так как их вербовка в пределах Германии и Западной Европы немецкими властями не была разрешена. Вместе с тем существует информация, что к двухлетней годовщине выхода приказа о формировании Отдельного русского корпуса (12 сентября 1943) в нем служили русские эмигранты из 14 европейских стран[290]. Помня судьбу Скородумова, Штейфон воздерживался от демонстративных акций, но стремился убедить немцев в необходимости изменения их «восточной политики». Он неоднократно подавал германскому командованию меморандумы, суть которых сводилась к следующему: 1) нельзя отождествлять коммунизм и советскую власть с русским народом; 2) необходимо поставить в человеческие, и даже в привилегированные, условия русских военнопленных, особенно добровольно перешедших на сторону немцев; распустить концентрационные лагеря; отменить понятие «остарбайтеры»; 3) в срочном порядке приступить к формированию русской национальной армии; предоставить ей участок Восточного фронта для борьбы с большевизмом; 4) создать русский представительный и организационный центр, который сформирует антикоммунистическое правительство на неподконтрольной Сталину территории России[291]
1. Кооперативное движение в России XIX-XX вв
2. Усиление борьбы в России сторонников западных ценностей жизни против русской национальной культуры
3. Проблемы формирования промышленности европейского севера России
4. Крестьянские войны в России в XVII-XVIII вв.
5. Новые политические институты России конца XX-начала XXI вв.
9. Российские гимны Нового времени (XVII - начало XX вв.)
10. К решению проблемы формирования здорового образа жизни населения России
11. Проблемы формирования и функционирования фондовых бирж в России
12. Экономические идеи в России в XVII — XVIII вв. И.Т. Посошков и его книга "О скудости и богатстве"
13. Внешняя политика России на Дальнем Востоке во второй половине XIX—начале XX вв.
14. Следственный аппарат России во второй четверти XVIII-XX вв.
15. Культура России конца XIX - начала XX вв.
16. Проблемы формирования идеологии в России
17. Проблема формирования перспективной структуры экспорта России
18. Проблемы формирования доходной части бюджета Ханты-Мансийского Автономного Округа
19. История экономики России XVII-XVIII веков
20. Аграрный вопрос в России в XX веке
25. Первые всемирные промышленные выставки конца XIX – начала XX вв.
26. Основные направления внешней политики конца XIX начала XX вв.
27. История сословий в России XVII-XXвв
29. Опыты экономического районирования Российской империи XVIII — начала XX вв.
32. Монастыри в XIX - нач. XX вв.
33. Россия в XX в.
34. Судьба субъективного жанра в контексте европейской культуры XVII - XX веков
36. Информационно-обучающая среда: проблемы формирования и организации учебного процесса
37. Российский Федерализм: проблемы формирования отношений нового типа
41. Проблема формирования конкурентной среды в Республике Беларусь
42. Государственный бюджет: проблемы формирования и использования
43. Проблема формирования билингвального сознания в лингвистике и лингводидактике
44. Исторические уроки проведения землеустройства в России XVII века
45. Контрольные вопросы по истории России IX - XX век
46. Тенденции развития капиталистических отношений в России XVII века
47. Империя и местное самоуправление: идеология реформ в русском Туркестане в конце XIX — начале XX вв.
48. Освоение наследия древнерусского искусства в архитектуре рубежа XIX-XX вв.
49. Эстетика русского декаданса на рубеже XIX - XX вв. Ранний Мережковский и другие
51. Развитие образования в Англии конца XVIII – XX вв.
52. Развитие образования в Западной Европе в XVII – XVIII вв.
53. Модель физического воспитания детей и молодёжи кубанского казачества (середина XIX - начало XX вв.)
57. Эволюция формы правления в России в XX веке
59. Иркутские благотворители XVIII – начало XX вв.: исторический портрет
60. История Сибири в XVII-XIX вв.
63. Развитие предпринимательства в Сибири в конце XIX – начале XX вв.
64. Российская империя на рубеже XIX-XX вв.
65. Северный Кавказ в истории России (XVI-XIX вв.)
66. Управление Сибирью в XVII-XVIII вв.
67. Цинское государство в период расцвета (конец XVII-XVIII вв.)
68. Внешняя торговля России. Основные направления развития, проблемы и эффективность
69. Миссия и цели управления организацией, проблемы формирования и согласования
73. Геополитические интересы России в Каспийском регионе: проблема диалога
75. Проблемы формирования и развития научных направлений в конфликтологии
76. Христианство на Западе в XVII–XVIII вв.
77. Топография г. Минска в XIX–начале XX вв.
78. Природа как предмет философского осмысления. Европейская философия XVII-XVIII вв.
79. Западная неоклассическая философия XIX-XX вв.
80. Особенности развития рынка ценных бумаг России в XX-XXI веках
81. Проблемы формирования бюджета и развитие межбюджетных отношений (региональный аспект)
82. Проблемы формирования и исполнения бюджета в Республике Беларусь
83. Проблемы формирования местных бюджетов
84. Место Сибири в системе всероссийской и внешней торговли в XVII–XIX вв.
85. Рынок труда и проблемы формирования социально-экономической модели занятости в Республике Казахстан
90. Проблема самобытности русской науки философии
91. Формирование уровня национального производства
92. Культурное развитие России в период становления и упрочения единого национального государства
94. Формирование позитивной этнокультурной идентичности
95. Проблема Курильских островов в отношениях СССР/России и Японии во второй половине XX-нач. XXI вв.
96. Внешняя политика России в XVII, XVIII и XIX вв.
97. Становление абсолютной монархии в России (конец XVII – первая четверть XVIII вв.)
98. К проблеме ценностных критериев пролетарского литературного движения в россии в 20-х годах XX века
99. Государственный строй в России (вторая половина XVI-XVII вв.)