![]() |
|
сделать стартовой | добавить в избранное |
![]() |
Классики русской философии и европейская философская традиция |
Классики русской философии и европейская философская традиция "Европейское просвещение, этот могущественный рационализм, это великое развитие отвлеченной мысли, должно быть для нас побуждением к. сознательному уяснению наших собственных духовных инстинктов". Читатель, вероятно, уже привык к тому, что суждения русских мыслителей XIX века (в данном случае Н. Н. Страхова) постоянно расходятся с суждениями "религиозных философов" типа Н. А. Бердяева, заявлявшего: "рационализм и индивидуализм -- первородные грехи европейской культуры". На это заявление Страхов мог бы ответить, во-первых, своей любимой поговоркой: "Чужими грехами свят не будешь". А во-вторых, он мог бы повторить свое простое, но совершенно точное замечание: "Все мы отчасти рационалисты, потому что во всяком деле мы неизбежно рассуждаем, а если рассуждаем, то, значит, прибегаем к каким-нибудь началам и приемам разума, и даже всегда стараемся проводить эти приемы и начала как можно дальше". От такого естественного рационализма не свободен ни один человек (если, конечно, он не лишен разума), в том числе и человек верующий. "Как мольеровский мещанин был очень удивлен, узнав, что говорит прозой, так, без сомнения, многие ревнители веры не подозревают, что рационализм вообще есть дело неизбежное (выделено мной. -- Н. И.) и что сами они на каждом шагу оказываются рационалистами", -- пишет Страхов. Да и как могли бы христиане, не рассуждая, исполнить завет апостола: "будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением"? К этому месту Нового Завета, по сути, ключевому для понимания настоящего смысла слова ra io, мы вскоре вернемся; а пока заметим, что по-русски слово "отчет" прямо подразумевает отчетливость, ясность, то есть существенные признаки рационального мышления, если вспомнить знаменитое положение Декарта: "все, что мы постигаем ясно и отчетливо, тем самым -- в силу такого постижения -- истинно". И классики русской философии не отвергали этот критерий истины, а считали, что именно на вершинах христианской мысли создаются условия для его применения, открывается "глубокая правда рационализма", как говорил В. И. Несмелов, отмечая, что именно апостолы, ученики Христа, проповедовали после дня Пятидесятницы "с ясным познанием истины христианства и с ясно-отчетливой верой в истину христианских учений". Конечно, так называемая "проблема рационализма" решается достаточно просто, если с самого начала учитывать два момента: 1) никакое познание невозможно без участия логического мышления, причем, как правило, в качестве одного из важнейших элементов познания; 2) познание истины не является исключительно рациональным, в нем участвуют и чувство, и воля человека, короче, его духовно-душевная сущность в целом (как участвует здесь и его физический организм, с соответствующей системой ощущений). Поэтому классики русской философии не спорили по большому счету с критикой "исключительного" рационализма, которую дали ранние славянофилы еще в период становления русской философии. Напротив, у П. Е. Астафьева, А. А. Козлова, В.
А. Снегирева и других мы находим тот глубокий философско-психологический анализ волевых и эмоциональных факторов познания, который у славянофилов еще отсутствовал; а Н. Н. Страхов в своей философской антропологии блестяще раскрыл и значение нашей системы ощущений ("внешних чувств) как полной системы, достаточной для восприятия всех фундаментальных свойств физического мира (отдав тем самым должное и "правде эмпиризма"). Так или иначе, призыв И. В. Киреевского искать "в глубине души того внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума" -- был вполне созвучен доминанте русской национальной философии, принципу самосознания (в данном случае -- сознания всех своих познавательных сил). Теперь требовалась серьезная философская работа, включавшая, в частности, и точное определение понятий "мышление", "рассудок", "разум", "умозрение" и т. п. Но доводить отчасти справедливые упреки славянофилов в адрес "отвлеченной рассудочности" до абсурда, изгонять рационализм (не случайно связанный с узким, но существенным определением человека как homo ra io ale) под грохот шаманского бубна, под выкрики о том, что "сквозь трещины человеческого рассудка видна бывает лазурь Вечности" (П. А. Флоренский) -- настоящим русским мыслителям в голову не приходило. Время "корифеев" с трещинами в рассудке наступило несколько позже. Нетрудно, однако, заметить, что ряд классиков русской философии отстаивал положительную ценность рационализма с особенной энергией. "Чтобы действительно спасти знание от безнадежного иллюзионизма, необходима рациональная онтология", -- подчеркивал Л. М. Лопатин, и аналогичные суждения мы будем постоянно встречать при рассмотрении трудов Н. Г. Дебольского, В. И. Несмелова, Б. Н. Чичерина. Но конечно, на первом месте здесь снова стоит Н. Н. Страхов, его призыв понять и усвоить "дух рационализма, к области которого принадлежит все, что в науках есть истинно научного". Чем же объясняется эта энергия в утверждении рационализма (энергия, при поверхностном знакомстве со взглядами Страхова способная даже ввести в заблуждение -- он, как мы убедимся, исключительно ясно видел подлинные границы рационализма)? На этот вопрос отвечает сам русский философ. Дело в том, что считать XIX век эпохой не то что господства, а хотя бы преобладания рационализма в европейской культуре -- величайшее недоразумение. При сколь-нибудь внимательном взгляде на этот век мы находим, напротив, стремительное нарастание вражды к рационализму, и "эта вражда упорно ведется всеми: спиритуалистами и материалистами, верующими и скептиками, философами и натуралистами", -- отмечал Страхов. Здесь не место доказывать справедливость его слов, давая подробный анализ различных (порой даже весьма различных) явлений европейской культуры -- и в частности, философии, -- в которых все более разрушался образ человека как homo ra io ale: от романтизма с примкнувшим к нему Шеллингом, пессимизма Артура Шопенгауэра, "философии бессознательного" Эдуарда фон Гартмана и первых выкриков "экзистенциализма" в лице Сёрена Кьеркегора (1813-1855) -- до позитивизма Огюста Конта (1798-1857), дарвинизма и материализма всех мастей (где, пусть с различной степенью деликатности, доказывается, в сущности, одно и то же: "человек есть то, что он ест") .
И приходится с сожалением констатировать: в той мере, в какой ранние славянофилы примкнули к этой вражде (пусть только в ее "высших формах"), они лишь попали в общее русло европейской мысли, уловили ее основную тенденцию -- и присоединились к ней, когда она только стала набирать силу. А уж какой-нибудь Бердяев, с его криками о "первородном грехе", был в XX веке безнадежно устаревшим, перепевавшим то, о чем на Западе шумели уже больше столетия, особенно ультракатолики типа незабвенного Жозефа де Местра (1753-1821). Подлинные строители и классики русской философии пошли здесь, однако, против течения. И при этом ясно выразили основную причину своего противостояния "духу времени". "Наш век хочет познавать, но упорно отказывается мыслить" -- таков диагноз Н. Н. Страхова. Но познание без мышления, если и возможно вообще, не имеет никакого философского значения; отнюдь не случайно, не произвольно в языках всех европейских народов слова "философ" и "мыслитель" -- почти синонимы. Только мыслящий человек, человек, способный "ставить и развивать понятия", по словам Страхова, "заслуживает имени человека философствующего". Для молодой русской философии увлечение "критикой рационализма", пусть в каких-то отношениях и справедливой, могло оказаться самоубийственным. Такая критика возможна лишь в связи с ясным и глубоким пониманием положительного значения человеческой рациональности. К этому значению и необходимо обратиться в первую очередь. Существо человеческой рациональности не передают, конечно, такие поверхностные характеристики или метафоры, как "наружная стройность логических понятий", "внешняя формальность" или "самодвижущийся нож разума" (метафоры, которые сегодня только и помнят из работ славянофилов, хотя тот же Иван Киреевский смотрел на дело, как нам предстоит убедиться, более основательно). Считая, что философская истина достигается при обязательном участии рационального мышления, классики русской философии продумали проблему рациональности значительно глубже. Особая заслуга принадлежит здесь Л. М. Лопатину, чьи слова о необходимости рациональной онтологии мы уже приводили выше. Еще чаще говорил он о рациональной метафизике; только такая метафизика имеет в глазах Лопатина философскую ценность. Таким образом, проблема рациональности тесно связана с проблемой возможности метафизики, волновавшей европейскую мысль в течение всей ее истории. Разберемся в этом принципиальном моменте внимательней. Лопатин ясно формулирует тот метафизический импульс, который присущ философии, исходящей из принципа самосознания: "Мы не считаем непосредственно переживаемый мир своего собственного сознания за всю реальность -- вот в чем лежит корень метафизики". Здесь схвачена самая суть дела. Начиная с данных своего сознания, с известного вполне достоверно, человек на этом не останавливается, не ограничивается "феноменологией сознания", но пытается перейти от данного к неданному (и к тому, что лежит вне его сознания, и к тому, что лежит в глубине, а не на поверхности сознания). Такой переход и является метафизическим актом. Все аспекты этого фундаментального акта мы рассмотрим, конечно, позднее; а пока нам достаточно понять, что подобный переход me ?b?six должен быть обоснованным, или рациональным.
В своем реальном проявлении сущность обнаруживается в существовании человека. Человеческим существованием называется бытие индивида как целостного существа во всем многообразии форм, видов и свойств его проявления. Целостность бытия выражается в первую очередь в том, что человек это единство трех основных начал: Pбиологического; Pсоциального; Pпсихического. Таким образом, человек это биопсихосоциальный феномен. Свое наиболее полное выражение проблема человеческого существования нашла в экзистенциализме (философии существования). 67.PПОНИМАНИЕ СУЩНОСТИ ЧЕЛОВЕКА В РАЗНЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЭПОХИ Древняя Греция дала начало западно-европейской философской традиции вообще и философской антропологии в частности. В философии Древней Греции изначально человек не существует сам по себе, а лишь в системе определенных отношений, которые воспринимаются как абсолютный порядок и космос. Со всем в своей природной и социальной среде, соседями и полисом, неодушевленными и одушевленными предметами, животными и богами человек живет в едином, нераздельном мире
1. Природа как предмет философского осмысления. Европейская философия XVII-XVIII вв.
2. Философские учения в Древней Индии и современная индийская философия
3. Европейские университеты: исторические традиции и современность
4. Методологические проблемы изучения российской цивилизации и русская философская традиция
5. Античные традиции в мировой и европейской культурах
9. Суд присяжных: традиция или новация
11. Политические аспекты европейской интеграции
12. Традиции и праздники Англии
13. Обычаи и традиции англо-говорящих стран
14. Взаимосвязь культуры и цивилизации в философской концепции Освальда Шпенглера
15. Европейские фонды, поддерживающие культуру
16. Обычаи и традиции Шотландии
17. Система философско-эстетических взглядов А. Камю
18. Традиции и праздники Англии
19. Новогодние традиции народов мира
20. Германия. Кулинарные традиции
21. Мистика как культурная традиция
25. Особенности поэзии и философская лирика Фета
27. Философско-антропологические интенции творчества М.В. Гоголя
28. Традиции Чехова и Салтыкова-Щедрина в произведениях Зощенко
29. Европейский Союз как элемент международных отношений
31. Европейское средневековье (по курсу "Россия в мировой истории")
32. Развитие науки: революция или эволюция? Философские модели постпозитивизма
33. Традиция обедов в Древнем Риме
34. Суд присяжных: традиция или новация
35. Система философско-эстетических взглядов А. Камю
36. Индия. Кулинарные традиции
37. Внешнеполитическая деятельность Испании и ее членство в Европейском Союзе
41. Философские аспекты проблемы суицида в аналитической психологии К.Г. Юнга
42. Нагорная проповедь Иисуса Христа как философско-нравственная серцевина христианского вероучения
43. Особенности богородичного движения в России (Из опыта социально-философского анализа)
44. Подборка пословиц на Философские темы
45. Философские аспекты взаимоотношений человека и природы в условиях глобального экологического кризиса
46. Философские аспекты теории относительности
47. Философские аспекты теории относительности А. Эйнштейна
48. Философское наследие Г.С. Сковороды
49. Философские взгляды И. Канта
50. Философские категории как отражение действительности в процессе познания
51. Мераб Константинович Мамардашвили. Проблемы сознания и философское призвание
53. Содержание и структура философских знаний: аксиология (Контрольная)
57. Философские взгляды Джоржда Беркли (Winword, TXT)
58. Философское отношение к вере
60. Мераб Мамардашвили: Проблемы сознания и философское призвание
61. Нагорная проповедь Иисуса Христа как философско-нравственная серцевина христианского вероучения
63. Формирование философской теории Бессознательного
64. История как предмет философского исследования
65. Философский аспект проблемы взаимодействия интеллектуальных систем
66. Философские основы этики: мораль и нравственность
67. Философские воззрения В.И. Вернадского
68. Хозяйство как объект философского исследования
73. Карл Ясперс, Понятие философской веры
74. Философские идеи как основания учений о воспитании и образовании
75. Алкалоиды рода Carex на Европейском северо-востоке России
76. Европейская валютная единица - ЭКЮ
77. Предпосылки создания и будущее новой европейской валюты - евро (Доклад)
78. Евро - новая единая европейская валюта
79. Создание Европейской валютной системы. Евровалюта
81. История индо-европейских цивилизаций или кто основал Киев
82. Проникновение европейских государств в Иерусалим
83. Великобритания: традиции парламента
84. Значение “Великого посольства” для преобразования России в европейское государство
85. Методология анализа политической традиции в России
89. Православные традиции в русском самодержавии XVI-XVII вв.
90. Испанский «вектор» европейской политики (июль-август 1936 г.): рождение политики «невмешательства»
91. Античная традиция о Дримаке
92. Особенности воздействия инквизиции на систему европейского права
93. Отношение западно-европейских и российской общественности к войне 1914 года
95. Теория "общего блага" и ее влияние на реформаторскую деятельность европейских монархов
96. Мультикультурализм и культурный диалог в полиэтничном пространстве (социально-философские аспекты)
97. Древнегреческая "игривая" культура и европейская порнография новейшего времени
98. Некоторые аспекты феномена гостеприимства в русской и бретонской традициях XIX века