|
|
|
сделать стартовой | добавить в избранное |
 |
|
Проблемы бытия в ХХ веке |
Фонарь желаний бумажный, оранжевый. 
Забавная пачка денег "100 долларов". 
Пакеты с замком "Extra зиплок" (гриппер), комплект 100 штук (150x200 мм). Проблемы бытия в ХХ веке Двадцатый век дал самые глубокие и самые интересные концепции бытия. Над этой проблемой работали такие величайшие мыслители, как Н А.Бердяев, С Л.Франк, Э.Гартман, М.Хайдеггер, К Ясперс и многие другие. Мы остановимся на учении о бытии С.Л Франка, самого крупного, по общей оценке, русского философа. Во-первых, это близкий и понятный нам философ, поскольку писал по-русски, во-вторьк, для всех его работ характерна глубина философского проникновения в проблему, и в то же время они написаны с необычайной художественной силой. Проблемы бытия, поднятые в его работах еще в начале века, оказали большоее влияние на формирование онтологической традиции в философии XX века, повлияли на формирование взглядов Н.Гартмана и на целый ряд других западных и русских философов. Чтобы сохранить нашу жизнь, чтобы осуществить необходимые для нее цели, пишет Франк в своей работе "Непостижимое" (впервые опубликована в Париже в 1939 году), мы должны "ориентироваться" в мире. Наш опыт, наши знания не могли бы служить цели практической ориентировки, если бы не имели возможности улавливать в новом и изменившемся элементы уже знакомого, которые именно как таковые делают возможными целесообразные действия. Всякое научное познание есть познание в понятиях: оно пытается найти в новом, незнакомом, скрытом что-либо общее - общее ему с другим, уже знакомым, чтобы подчинить его чему-то уже знакомому и привычному; именно в этом и заключается всякое научное "констатирование" и "объяснение". Наука хочет воспринять действительность или мир как систему или совокупность возможно меньшего числа тождественных, т.е. повторяющихся элементов. Всякое научное познание, как бы велики и возвышенны ни были его цели, есть в конечном итоге расширение и совершенствование познавательной установки, которой пользуется практическая ориентация в жизни. В силу такой установки, которая широко властвует над человеческой жизнью и человеческим духом, мир и вся реальность представляются нам чем-то, что либо уже знакомо, либо может стать знакомым. Все доселе незнакомое, скрытое от нас, все поражающее нас новое, смущающее и запутывающее нас может быть познано и объяснено, т.е. сведено к знакомому, самоочевидному, понятному. Если даже оно и остается фактически непознанным и непостигнутым, мы имеем право признать его в принципе познаваемым, т.е. сводимым либо к уже знакомым элементам, либо к тем, которые могут стать нам знакомыми и понятными. Таков, по Франку, прозаический, рассудочный, обмирщенный образ мира; именно в мире такого рода протекает обычно наша жизнь и движется наша мысль; этот образ соответствует "трезвой",т.е. рассудочной установке духа. Этот мир остается неосвященным, будничным миром - миром без святыни - даже если он включает в себя содержания, которые обычно причисляются к области "религиозного сознания". Ибо все, что подпадает под категорию знакомого, познанного, познаваемого и постижимого есть как таковое трезво-прозаическое, "мирское", неосвященное. Трепет благоговения относится всегда только к неизвестному и непостижимому. Поскольку реальность является нам как предметный мир, как предстоящее познавательному взору и для него обозримое единство уловимых, в принципе прозрачных, допускающих логическую фиксацию содержаний и данностей, постольку бытие превращается для нас в знакомый мир.
Эта реальность не имеет для нас никакого иного, ей самой присущего смысла, не захватывает нас своей собственной внутренней значительностью. У Аристотеля, например, источник познания - в изумлении, которое потом этим познанием успешно устраняется'. По крайней мере иногда мы имеем опыт совсем другого рода. Из эпохи детства, пишет Франк, в нас всплывают воспоминания о состоянии, в котором каждый клочок мира, каждая вещь и каждое явление представлялись нам непостижимой тайной, и мир был для нас сплошным миром чудес, возбуждающим радость, восхищение, изумление или ужас. Может быть, это было плодом невежества и умственной беспомощности, или может быть, мы чувствовали что-то реальное, что от нас ускользает. Какие-то остатки этого жизнечувствия детства продолжают жить в нас и теперь. При каждом переживании красоты - в наслаждении искусством или природой, или человеческим лицом - нас хотя бы на краткий миг объемлет священный трепет. Перед лицом событий, которые нас потрясают - будь то смерть близкого человека или рождение человеческого существа, - мы чувствуем, что стоим перед неким таинством: носители жизни как-будто исчезают в какой-то непостижимой дали или всплывают из непостижимой глубины. Великие катастрофы, наводнения, бури пробуждают в нас чувство каких-то таинственных сил, которые захватывают наш привычный мир. Как бы крепко мы ни вросли в строй нашей обычной будничной жизни, как бы ни срослись с нашим социальным положением, ролью, которую играем в социальной среде, как бы мы ни привыкли смотреть на себя извне и видеть в себе лишь то, чем мы "объективно" являемся другим людям, - порой мы смутно чувствуем, что подлинное существование нашей души есть что-то совсем иное, что мы привыкли скрывать не только от других людей, но и от самих себя. ".Если мы обладаем , интеллектуальной честностью, то мы должны признать, что это непостижимое и непонятное в нас - все, чем мы в направлении вверх или вниз не совпадаем с , уровнем того, что зовется "нормальным человеком", - составляет, собственно говоря, наше подлинное существо"'. Настоящая эротическая любовь с ее восторгами и муками есть дивная тайна, откровение непостижимо страшных и блаженных глубин бытия, и никакой психоанализ не может подавить в человеческой душе этот трепет жути. В подлинно религиозном переживании, в отличие от застывшего мира религиозно-богословских понятий, например, когда в молитве, покаянии или причастии мы чувствуем себя внезапно чудесно избавленными от мук совести, от гнетущих забот или внутренней смуты и вознесенными на какие-то неведомые чистые высоты, в которых мы обретаем душевный покой, мы испытываем, с точки зрения Франка, прилив непонятных, сверхрациональных, благодатных сил, блаженное касание иным мирам, силы которых таинственно властвуют над нашим земным бытием, над "здешним" миром и проникают в нашу трезвую будничную жизнь. Во всех таких случаях человеку кажется, что он стоит перед чем-то непостижимым, что явно отличается от всего знакомого, понятного, уловимого в ясных понятиях. Позади всего предметного мира, того, что наше "трезвое" сознание называет "действительностью" и в самих его глубинах - он воспринимает непостижимое как некую реальность, которая по-видимому лежит в каком-то совсем ином измерении бытия, чем предметный, логически постижимый мир.
Это измерение бытия таково, что его содержания и проявления кажутся ему непонятным образом одновременно и бесконечно удаленными и лежащими в самом интимном средоточии личности. Когда мы сознаем это непостижимое, когда мы сгружаемся в это измерение бытия, мы, считает Франк, вдруг начинаем видеть другими глазами и привычный нам предметный мир, и нас самих: все знакомое, привычное, будничное как бы исчезает, все возрождается в новом, словно преображенном облике, кажется наполненным новым, таинственным, внутренне значительным содержанием. "Кому неведомо, кто никогда не испытал это гетевское "s irb u d werde", это духовное воскресение к жизни после "смерти", после гетевского ухода в таинственную глубь земного мира, тот, поистине, - говоря сломи Гете, - "только смутный гость на темной земле". Что может быть более объемлющим и глубоким, чем бытие? С точки зрения идеализма, полнота предметного бытия укоренена в сознании, в мышлении. Но ведь мышление, сознание тоже в каком-то смысле есть - значит входит в состав бытия и ему подчинено. Бытие, или реальность, есть, согласно Франку, момент более глубокий и первичный, чем мышление и сознание. Всякая попытка определить бытие через объяснение его содержания противоречива. Всякое "что" - будь то дух или материя - мыслимо лишь как содержание некоего нечто, которое вообще не есть определенное и определимое что-то. Поэтому о безусловном бытии мы не можем высказать ничего иного, кроме того, что оно есть "нечто", которое хотя и содержит в себе все мыслимые "что", само не есть никакое определенное "что-то", не будучи, однако, в силу этого содержательным "ничто". Оно именно и есть не что иное как "нечто вообще" или единство "всего вообще" - неопределенное само по себе (хотя и содержащее и рождающее из себя определенное), всегда избыточное, переливающееся через край, и в этом смысле творчески безусловное бытие. Это есть, по словам мыслителя, темное материнское лоно, в котором впервые зарождается и из которого берется все то, что мы зовем предметным миром. Головокружительный, по Франку, почти приводящий нас на грань безумия рос: "что собственно мы подразумеваем под словом "есть", что это значит, что-то или все вообще "есть""? - этот вопрос разрешается сам собой через усмотрение, что выход за пределы всего постижимого и выразимого в понятии и есть существенный определяющий признак именно того, что мы разумеем под реальностью. Бытие как таковое и тайна суть, согласно Франку, одно и то же. При этом На означает не загадку, которая требует разрешения, а "таинственное" по самой своей природе, т.е. трансрациональное - то, что по своему существу противоположно всему постижимому. Мы, с его точки зрения, только потому и не замечаем этого, что бытие есть безусловно всеобъемлющий фон и всепронизывающая среда всего нашего опыта, и именно потому, подобно всему неизменно по-иному, безусловно привычному, вездесущему, естественно ускользает от его внимания. Но стоит нам воспринять его как таковое, как бы раскрыть и увидеть его, как мы ощутим вечное и вездесущее присутствие в нашем опыте, во всей нашей жизни безусловно непостижимой тайны Все слова, полагает мыслитель, неизбежно остаются неподходящими, можно только призывать к тому, чтобы человек через сознательное соучастие в этой самооткрывающейся реальности уловил ее несказанное существо.
Так вопрос о бытии как вопрос о смысле человеческого существования подменяется вопросом о происхождении всего существующего. Человек превращается в простое "следствие" материального или духовного первоначала. Задолго до того, как человеческая мысль о бытии претерпела подобную трансформацию, греческим философом Парменидом (VI-V век до н.э.) была сделана попытка осмыслить проблему бытия в ее "первозданности" и чистоте. Именно к идеям Парменида обращается философская мысль о бытии в XX столетии. Парменид считает, что при определении бытия не может быть места недоговоренности, текучести, многосмысленности: нельзя сказать, что-то существует и одновременно не существует. Нельзя быть "немножко живым" или "немножко мертвым". Подвижная и безответственная человеческая мысль должна за 363 мереть при прикосновении к проблеме бытия. Бытие, существование не возникает и не имеет конца, ибо иначе надо сказать, что в какой-то миг сущее не существует. Следовательно, бытие вечно - безначально и неуничтожимо. Бытие едино и неделимо, ибо в противном случае надо признать дополнительную причину дробления бытия на части как предшествующую сущему
1. Философские взгляды Больцмана в свете полемики по проблемам физики кон. ХIХ - нач. ХХ веков
3. Направления и проблемы западной философии ХХ века
4. Международное разделение труда и экономическое единство мира в ХХ веке
5. Развитие США во второй половине ХХ века
9. Основной 60 летний ритм развития культуры ХХ века 1923-1983 гг.
10. Прощай, ХХ век! Здравствуй, век ХХI!
11. Великая Отечественная война в произведениях писателей ХХ века
12. ХХ век. Его вехи. Моё отношение к нему
14. Неформальная жизнь столицы в 50-х, 60-х гг. ХХ века
15. Проблемы экологии XXI века и основные аспекты экологических проблем
16. Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке
Столик универсальный "Раскладушка". 
Простыня на резинке "Лимон", 90x200 см. 
Подвесные качели "Кассон". 17. Проблема бытия в философии
18. Революционное насилие в истории России ХХ века
19. Обще уголовная полиция в конце XIX - начале ХХ веков
20. Черносотенное движение в России начала ХХ века
21. Значение научно-технической революции ХХ века
27. Питейное дело в Ярославской губернии в конце Х1Х – начале ХХ века
28. Довоенная Москва ХХ века (1920 - 1941 гг.)
29. Связь искусства и религии в эстетических учениях ХХ века
31. Русская художественная эмиграция в Европе. ХХ век
32. Арбат в культуре и литературе второй половины ХХ века
Сменный фильтр "Аквафор В-100-6" (4 штуки). 
Блюдо для блинов с крышкой "Весенняя свежесть", 23 см. 
Ящик для хранения универсальный, прозрачный, 25 л. 33. Музей в хх веке
34. Культура ХХ века
35. Грани вымысла и действительности в русской литературе ХХ века
36. "Творимая легенда" Ф. Сологуба в критических отзывах начала ХХ века
41. Кризис классического естествознания на рубеже ХIХ-ХХ веков
42. Школа и педагогическая мысль народов России во второй половине XIX - начале ХХ века
43. Состояние народного образования и школы в капиталистических странах в середине ХХ века
44. Политическая мысль в ХХ веке
46. Российская экономика в учебно-методической литературе начала ХХ века
47. Анализ взаимоотношений религии и политики в России 90-х годов ХХ века
Точилка "Eagle", синяя. 
Ручка-стилус шариковая "Самый лучший!". 
Зеркало с подсветкой "Новый взгляд". 49. Создание индустрии секса в конце ХХ века
50. "Лингвистический поворот" в философии ХХ века
51. Неомарксизм и его место в истории западной философии ХХ века
52. Философия зарубежного востока ХХ века
53. Философия зарубежного востока ХХ века
57. Экономическая политика СССР в первой половине ХХ века
58. Органы государственной власти в XIX-ХХ веках
59. Мировое сообщество и Россия в начале ХХ века
60. Россия в 30 - 40-е гг. ХХ века
62. Научно-техническая революция ХХ века
63. Русская классическая проза на сцене Большого драматического театра в ХХ веке
64. “Петербургский миф” в двадцатые годы ХХ века: попытки эпилога
Качели Фея "Чарли 3 в 1". 
Вожжи - страховка для ребенка Спортбэби "Комфорт". 
Ножницы "Pigeon" для ногтей новорожденных. 65. Американская классическая музыка второй половины ХХ века
66. Педагогика Антона Семёновича Макаренко — социально-педагогическое открытие ХХ века
67. Становление теории массовых общностей в западноевропейской философии на рубеже XIX-ХХ веков
68. Об истории слов с элементами авиа- и аэро- в русском языке конца XIX — начала ХХ веков
69. Задачи астрономов во время наблюдений солнечных затмений (от 20-х годов ХХ века до наших дней)
74. Юридические памятники г.Санкт-Петербурга конца ХІХ и начала ХХ века
75. Сравнительно-историческое языкознание ХХ века
76. Влияние русских эмигрантов на внутреннюю жизнь Балканских государств в 20-30-е годы ХХ века
77. Двоевластие - специфическое явление Российской политической жизни в начале 20-х годов ХХ века
78. История России второй половины ХIХ – начала ХХ веков
79. Китай во второй половине ХХ века
80. Маньяки ХХ века. Анатолий Оноприенко
Кепка "Zabivaka", взрослая, размер 58. 
Подгузники Huggies Elite Soft, (1), до 5 кг, 27 штук. 
Палатка игровая "Учим азбуку с Пеппой". 81. Маньяки ХХ века. Спесивцев Александр Николаевич
83. Органы внутренних дел Советского государства в 20-е - 30-е годы ХХ века
84. Особенности развития России в начале ХХ века
85. Партия анархистов в начале ХХ века
89. Революционное студенчество в Петербурге конца Х1Х - начала ХХ века
90. Реформы 70-90-х годов ХХ века в Китае и их влияние на дальнейшее развитие страны
91. Россия в первой половине ХХ века
93. Советская политическая система и особенности ее развития в 30–50-тые годы ХХ века
94. Фашизм и национал-социализм в ХХ веке
95. Япония во второй половине ХХ века
Пеленка Золотой Гусь непромокаемая (трехслойная, на резинке, 120х60 см). 
Пенал школьный "Леопард", цвет желтый. 97. Абстракционизм в искусстве ХХ века
Угольник для класса, деревянный.